В мае совет директоров “Газпром нефти” внес изменения в стратегию развития компании до 2020 года. До конца года должна появиться новая, рассчитанная уже до 2025 года. Почему в ней не будет резких изменений, в каких направлениях планируется международная экспансия, а также чем помогает и мешает принадлежность государству, “Коммерсанту” рассказал гендиректор “Газпром нефти” Александр Дюков.

— В мае была актуализирована стратегия “Газпром нефти” до 2020 года, вы говорили, что начнется работа над стратегией до 2025 года. Ее основные параметры уже ясны?

— Работа ведется, планируется завершить ее к концу года. Хочу сразу предупредить, что не следует ожидать каких-то революционных изменений. Стратегия — это в первую очередь проекты. А проекты в добыче и переработке имеют продолжительный срок реализации, и это определяет достаточно высокую инерцию — резкие развороты этим секторам несвойственны. Сбыт более подвижен.

— У “Газпром нефти” есть группа неэффективных активов, от которых компания собирается избавиться. К ним относится Южно-Торавейское месторождение в Ненецком автономном округе (НАО), на базе которого предполагалось выстраивать бизнес в регионе, Колтогорская группа, которая оказалась у компании вместе с другими активами Sibir Energy. С кем ведутся переговоры об их продаже?

— Правильнее сказать не то, что Южно-Торавейское неэффективно, а скорее, не является для нас стратегическим по причине отсутствия других активов в НАО. Мы планировали создать в регионе новый центр добычи, но отказались от этого. НАО заменила Оренбургская область. Покупатель Южно-Торавейского месторождения определен, сейчас ведется техническая работа по оформлению сделки, закрытие которой должно произойти в течение ближайших месяцев. Колтогорская группа только недавно выставлена на продажу.

— Как компания будет развиваться в Оренбургской области?

— Уже имеющаяся у нас ресурсная база позволит нарастить годовой объем добычи до 5 млн тонн нефтяного эквивалента. Но, разумеется, мы на этом останавливаться не собираемся — будем рассматривать возможности приобретения новых активов в этом регионе.

— Еще год назад был анонсирован альянс “Газпром нефти” и Shell, стороны заключили меморандум, предполагалось, что будете развивать совместную деятельность через ваше СП — Salym Petroleum Development. Но никаких новостей о его развитии нет. Почему?

— Мы продолжаем переговоры. Объединить активы просто. Но и мы, и Shell хотим в результате объединения не только не потерять value, но и получить добавленную стоимость, а это более сложная задача.

— Почему ТНК-ВР и “Газпром нефть” никак могут договориться о разделе активов “Славнефти”?

— Почему вы считаете, что мы заинтересованы в разделе? Раздел каких-либо активов не является самоцелью. Цель — эффективное управление предприятием с максимизацией финансового результата для акционеров. В “Славнефти” у нас это получается, а раздел ради раздела никому не нужен.

— Кто основной покупатель вашей нефти?

— Их более десяти. Это и мейджоры (Exxon Mobil, Repsol, Shell, BP, Total, Neste Oil) и глобальные трейдеры (Gunvor, Vitol).
По 2012 году Neste и Gunvor предложили наилучшие условия и максимальную премию к ценам, публикуемым Platts.

— Вы говорили, что в начале мая “Газпром нефть” начнет due diligence проекта Elephant в Ливии, на вхождение в который у вас есть опцион от ENI. Процесс запущен? Есть версия, что новые ливийские власти не слишком рады российским компаниям.

— Мы сохраняем интерес к проекту. В мае наши специалисты должны были выехать в Ливию для технической проверки объектов добычи и инфраструктуры, но в стране по-прежнему непростая ситуация, и наши партнеры — ENI — порекомендовали пока воздержаться от поездки. Время у нас еще есть, опцион действует до конца года, а о решении ливийских властей прекратить сотрудничество с российскими компаниями мне ничего не известно.

— “Газпром нефть” является лидером Национального нефтяного консорциума (ННК). Как вы оцениваете реализацию этого проекта? Насколько он эффективен? Есть мнение, что это исключительно политический проект.

— Проект коммерческий. Равно как и остальные проекты, которые реализуются в Венесуэле другими нефтяными компаниями, в том числе мейджорами. Наш проект “Хунин-6″ находится в начальной стадии реализации, поэтому сейчас тяжело сказать, насколько он будет эффективен, но в том, что он будет окупаем, сомнений нет. Действующее межправительственное соглашение гарантирует внутреннюю норму доходности проекта не ниже 19%. Если говорить о текущем статусе, проект набрал обороты — строятся кустовые площадки и объекты инфраструктуры. Завершено бурение первой стратиграфической скважины. А в августе-сентябре мы уже планируем начать добычу нефти в рамках проекта “ранней добычи”.

— Как вы оцениваете проект разработки месторождения Бадра в Ираке?

— Этот проект является для нас стратегически важным. Он позволяет не только выйти в регион с крупнейшими запасами, но и приобрести ценный опыт реализации зарубежного проекта в партнерстве с международными компаниями. При этом мы получаем еще и опыт операторства. Кроме того, на мой взгляд, реализация этого проекта укрепляет имидж “Газпром нефти” как международной компании.

— Если Ирак так важен, то нет ли интереса к вхождению вместо Statoil в Западную Курну-2?

— Переговоров о вхождении в Курну мы не ведем.

— Вы также приняли решение о развитии в Ираке трейдингового бизнеса. Зачем?

— Это бизнес, позволяющий получить дополнительный доход и имеющий определенную синергию с нашей деятельностью по продаже российской нефти.

— Каковы планы в отношении сербской NIS, 51% которой обошелся “Газпром нефти” в €400 млн?

— Мы ставим перед собой задачу сделать NIS лидером энергетического сектора на Балканах К 2020 году компания должна добывать 5 млн тонн нефтяного эквивалента, перерабатывать 5 млн тонн нефти, а ее капитализация — достигнуть €5 млрд.

— Согласно стратегии “Газпром нефти”, к 2020 году компания должна иметь доступ к международным активам в переработке в объеме 25-30 млн тонн. У компании уже есть заводы в Сербии и Италии, известно о вашем интересе к НПЗ в Греции и Голландии. Между тем инвесторы неоднозначно оценивают перспективы рынка downstream в Европе, где сейчас низкая маржа. Зачем это “Газпром нефти”?

— Так или иначе Европа остается основным рынком сбыта российской нефти. Участие в downstream позволяет нефтяным компаниям защитить свою долю на рынке и сохранить ту часть маржи, которая в зависимости от рыночной ситуации перемещается из розницы в переработку, из переработки в добычу и обратно. Это именно тот мотив, которым мы руководствуемся, говоря о необходимости присутствия в Европе.

Да, нефтепереработка там переживает, безусловно, не лучшие времена. Ряд НПЗ уже закрылись, ряд работают на грани рентабельности и близки к банкротству. Но было бы неправильным считать, что все НПЗ убыточны или низкомаржинальны. Есть и эффективные производства — как правило, это заводы с большой мощностью, высокой глубиной переработки, расположенные на защищенных рынках. Такие заводы работают с хорошей маржой, если и уступающей российским НПЗ, то немного.

— Помимо Европы, на какой еще рынок можете выйти?

— Сейчас мы внимательно изучаем быстрорастущий азиатский рынок, где, в отличие от Европы, строительство НПЗ с нуля может быть окупаемым проектом.

— “Газпром нефть” является владельцем единственного НПЗ в Москве, и в последнее время все активнее ведутся разговоры о необходимости его вывода за черту города. Есть ли такие планы?
— Это предприятие имеет стратегическое значение для города. Я сейчас не говорю о занятости или налогах, которые платит завод. В масштабах Москвы это капля в море. Важно то, что поставки с Московского НПЗ — это обеспечение более 35% потребления столичного рынка бензина и дизеля и 20% авиакеросина для московского авиаузла. При этом удобная логистика и близость к потребителям. Теоретически эти объемы можно завезти извне, но, во-первых, это дополнительная нагрузка на транспортную инфраструктуру, и я не уверен, что она справится, а во-вторых, увеличение стоимости нефтепродуктов для московских потребителей.

Если же говорить о негативном воздействии НПЗ на окружающую среду, то я не стал бы его преувеличивать. Московский НПЗ не единственный завод в городской черте. Если вы были в Вене, то могли видеть НПЗ, расположенный не просто в городе, а в десяти минутах езды от центра. Экологическая безопасность и наш приоритет. Мы уже осуществляем ряд проектов, которые позволят в разы снизить вредные выбросы и сократить санитарно-защитную зону до размеров периметра завода.

— Есть у “Газпром нефти” планы по развитию на шельфе?

— Мы планируем стать оператором проектов разработки Приразломного и Долгинского месторождений, лицензии на которые принадлежат “Газпрому”.

— Почему только оператором?

— “Газпром нефть” еще не получила допуск к работе на шельфе: по заключению некоторых профильных ведомств, у нас отсутствует необходимый уровень контроля со стороны государства.

— “Газпром нефть” как государственная компания имеет какие-то преференции?

— Преференции? Где? В Чем? Мы заплатили больше всех штрафов по итогам разбирательств с Федеральной антимонопольной службой, притом что цены на наших АЗС, поверьте, были далеко не самыми высокими. Никаких привилегий у нас нет. “Газпром нефть” конкурирует с остальными участниками рынка, с частными компаниями, находясь в абсолютно равных условиях. И делаем мы это довольно успешно. Практически по всем основным показателям эффективности мы входим в число лидеров отрасли. А вообще, я считаю, что не важно, кто собственник, важно, как компания управляется.

— Чего вы ждете от нового правительства?

— Прежде всего, нужно продолжить работу по реформированию системы налогообложения в добыче. Задача-максимум — со временем прийти к системе, которая базируется на налогообложении дохода, а не выручки. Такой пересмотр позволит сделать коммерческими для разработки запасы, которые в условиях существующей налоговой системы являются экономически рентабельными только до уплаты НДПИ и экспортной пошлины. Это, в свою очередь, обеспечит устойчивый рост добычи и, соответственно, объем поступлений в бюджет.

— О необходимости пересмотра налоговой системы в части взимания налогов с прибыли, а не выручки говорится уже давно. Когда, на ваш взгляд, она должна быть введена?

— Система 60-66 была первым шагом на пути снижения налоговой нагрузки в добыче и уже позволила ввести часть запасов в эксплуатацию. Если говорить конкретно о “Газпром нефти”, то 10% скважин, которые мы планируем пробурить в этом году, были включены в нашу производственную программу благодаря переходу на 60-66. Но ресурс этой системы не вечен, и через какое-то время для поддержания объемов бурения и добычи надо будет сделать уже следующий шаг — например, ввести систему 55-72 или 50-85.

При этом нужно понимать, что, улучшая экономику по некоторым скважинам, вы параллельно улучшаете ее и по тем запасам, которые уже являются рентабельными. Это в принципе неплохо для нефтяных компаний, но неизбежно приведет к снижению налоговых поступления, что нежелательно для государства. В то же время попытка компенсировать эти потери через увеличение экспортной пошлины на нефтепродукты может обернуться отказом нефтяных компаний от реализации ряда проектов в переработке. Таким образом, налогообложение дохода в добыче — то решение, которое позволит ввести в разработку запасы, имеющие положительную экономику до налогообложения, как результат произойдет рост коммерческих запасов, добычи и поступлений в бюджет, с другой стороны, позволит не увеличивать налоговую нагрузку на переработку.

К сожалению, сделать это одномоментно не удастся. Такая система очень сложна в администрировании. Но стремиться к ней, безусловно, необходимо, если мы ставим перед собой задачу прагматичного, хозяйского отношения к недрам. 60-66 — это первый шаг, следующим шагом могло бы стать утверждение методики предоставления льгот по уплате таможенной пошлины на нефть для новых месторождений с отрицательной экономикой и законодательное оформление налоговых льгот для участков с трудноизвлекаемыми запасами. Соответствующие предложения были разработаны Министерством энергетики совместно с нефтяными компаниями, осталось только принять решения.

— А система 60-66, на ваш взгляд, должна быть сохранена до какого момента?

— Система не только позволила вовлечь в разработку часть нерентабельных запасов, но и за счет выравнивания пошлин стала мощным стимулом для инвестиций в проекты, повышающие глубину переработки. Единственное, что нужно переработчикам, чтобы эти проекты реализовать,— стабильность налоговой нагрузки, по крайней мере до момента достижения окупаемости инвестиций в глубину переработки. Одновременно необходим возврат к экспортной пошлине на бензин до 66%. Чтобы защитить внутренний рынок, она была увеличена в прошлом году до 90% от размера пошлины на нефть. На тот момент в условиях дефицита бензинов это было оправданно, но сейчас в этом необходимости уже нет. 90-процентная пошлина серьезно ухудшает эффективность реконструкции и строительства установок каткрекинга, которые нужны для увеличения производства бензинов.

— На ваш взгляд, система резервирования нефтепродуктов эффективна, способна помочь избежать топливных кризисов?

— Да. В зависимости от сезона какие-то продукты могут становиться дефицитными — как правило, это бензин, авиакеросин и зимнее дизельное топливо. Создание к началу сезона соответствующего резерва позволяет безболезненно проходить пиковый рост спроса. Но для полной стабилизации цен этих мер недостаточно, ведь наш рынок — часть мирового, и рост цен там приводит к росту цен здесь. И чтобы снизить зависимость внутренних цен от мировых, было бы правильно реализовать идею привязки акцизов к мировым ценам на нефть. Это позволит даже при сильных колебаниях на мировом рынке нефти поддерживать цены на АЗС на текущем уровне — ниже 30 рублей за литр.

— В рамках этой программы также говорилось о возможности создания независимого НПЗ, который будет принадлежать “Роснефтегазу”. На ваш взгляд, он нужен?

— Я считаю, что перерабатывающие мощности в России уже избыточны — половина производимых нефтепродуктов отгружается на экспорт. Правильнее было бы говорить не о строительстве новых НПЗ, а о росте эффективности уже существующих, что мы и делаем, повышая глубину переработки и увеличивая объем производства необходимых рынку нефтепродуктов. Например, ввод в эксплуатацию установки депарафинизации на Омском НПЗ позволил нам зимой нарастить выпуск зимнего дизеля без ущерба для производства керосина.

— У “Газпром нефти” проблемы с выходом на необходимый уровень утилизации попутного нефтяного газа (ПНГ), вы предлагаете государству пересмотреть политику в этом вопросе. Как?

— Если говорить о политике регулирования утилизации ПНГ, в свое время был задан абсолютно правильный ориентир — 95% утилизации. Это способствовало росту инвестиций компаний в соответствующие проекты. Но время показало, что для максимизации добычи и поступлений в бюджет при одновременном снижении нагрузки на окружающую среду нужен дифференцированный подход к утилизации ПНГ. Ряд предложений по такой настройке уже сделан, они внесены в проект постановления, который находится на рассмотрении в правительстве. Остается нерешенной проблема малых и удаленных месторождений с негативной интегральной экономикой, на которых реализация проектов по обеспечению 95% утилизации делает разработку месторождений нерентабельной. И вот для них было бы правильным выработать новые подходы. Если же оставить все как есть, то через какое-то время, когда штрафы за сжигание вырастут значительно, компании просто начнут сдавать лицензии на эти участки.

— Во время сезонных обострений спроса нефтекомпании субсидируют сельхозпроизводителей. На ваш взгляд, это правильно?

— Ситуация, когда нефтяники напрямую субсидируют сельскохозяйственную отрасль, не соответствует общемировой практике. Безусловно, сельхозпроизводители должны получать дотации, но не от компаний из других отраслей, а со стороны государства, как это происходит, например, в Евросоюзе.

— Говорят, что некоторые сельхозпроизводители, получив топливо по льготным ценам, потом перепродают какую-то часть объемов уже по рыночным. “Газпром нефть” с такими случаями сталкивалась?

— Такие случаи бывают, однако трудно сказать, насколько они носят массовый характер. “Газпром нефть” не правоохранительная структура, и возможности проводить расследования и разбирательства у нас ограниченны. Но некоторые случаи ясно демонстрируют, что желающих поживиться хватает. К примеру, в ноябре прошлого года мы получили письмо от одного губернатора, требующего отгрузить сельхозпроизводителям зимнее дизельное топливо по льготным ценам, причем с поставкой в ноябре-декабре. Забавно: уборочная уже закончена, область по колено в снегу, а топливо нужно в объеме не менее 80% от всего потребления нефтепродуктов в данном регионе.

— Насколько, на ваш взгляд, в принципе допустимо вмешательство государства в ценообразование в отрасли?

— Административное регулирование цен позволяет решать локальные задачи, но в долгосрочной перспективе, как правило, скорее, наносит ущерб экономике.

— Постоянно появляются слухи, что вы можете уйти из “Газпром нефти”, чтобы возглавить более крупную госкомпанию или занять пост в правительстве. Вы продолжите работать в компании?

— Конечно, я же не просто так подписал новый пятилетний контракт в декабре 2011 года.

— Как вы оцениваете эффективность переезда офиса компании в Петербург?

— Около 700 сотрудников переехали, около 300, в основным по семейным обстоятельствам, не смогли. Это очень приличный показатель, подтвердивший высокий уровень лояльности сотрудников. Кроме того, важно было не только сохранить людей, но и обеспечить непрерывность бизнес-процессов. Считаю, что нам это удалось.