 Carnegie Moscow Center, Россия
Константин Ранкс
По оценкам экспертов ООН, русский лес с точки зрения способности поглощать углекислоту далеко не так эффективен, как представляется. Из-за этого Россия может попасть в число стран, которые выбрасывают углекислого газа больше, чем поглощают. А по Парижскому соглашению в худшем варианте это может обойтись России примерно в $22 млрд.
В конце мая 2016 года, менее чем через месяц после торжественного подписания в Нью-Йорке Парижского климатического соглашения, в Бонне прошла очередная конференция по вопросам изменения климата. Эта международная встреча начала длительный процесс формализации мер, которые в итоге должны привести к замедлению глобального потепления и защитить мир от климатических изменений.
Главной задачей боннской конференции было разработать соответствующий кодекс, где участники четко определились бы, как на национальном уровне будут воплощаться механизмы Парижского соглашения, которое должно начать работать к 2020 году.
Однако боннская конференция показала, что мировое сообщество хоть в целом и осознает масштаб проблем, но при переходе к частным вопросам стремительно раскалывается — по национальному, социальному и прочим признакам. Что хорошо для одних, неприемлемо для других. Достаточно взглянуть на итоговую программу дискуссий конференции, чтобы понять — проблема взаимопонимания на строительстве Вавилонской башни была проще. Мало того, древние строители понимали, чего они хотят достичь, а современные строители нового экологического мира чуть ли не больше всего боятся главного и неизбежного результата своей работы — общества ограниченного потребления.
Заложники углерода
Даже неспециалистам понятно, что если бы человечество довольствовалось минимумом товаров и продуктов, то оно не оказывало бы заметного воздействия на экологию планеты. Так и было еще две сотни лет назад. Человечество тогда насчитывало менее миллиарда человек и нефть и газ не были главными энергоносителями цивилизации.
Сейчас население Земли превысило 7 млрд человек и баснословно вырос уровень жизни, то есть потребление. Но что бы вы ни потребляли — пищу, товары, даже информацию, — в итоге все упирается в потребление энергоносителей, основу которых составляют углеводороды (нефть и газ) или углерод в виде угля.
Например, при сгорании одного килограмма бензина в атмосферу будет выброшено три килограмма углекислого газа, так как содержащиеся в топливе атомы углерода в цилиндрах двигателя соединяются с двумя атомами кислорода из атмосферы. И этот процесс происходит непрерывно и повсеместно — везде, где используется топливо, содержащее углерод.
Поскольку современная наука смогла доказать связь роста выбросов СО2 и средней температуры на планете — с убедительностью, которая заставила глав 175 государств подписать Парижское соглашение, — основная задача теперь состоит в том, чтобы каким-то образом сократить эти выбросы. То есть сократить потребление именно углеводородов и угля, но при этом не обрушить мировую экономику.
Сейчас все понимают пагубность и неэффективность директивных, запретительных мер, поэтому специалисты ищут способ создать рыночные механизмы, которые бы не только заставили миллиарды потребителей выбрать чистую, то есть неуглеродную энергию, но и дали импульс к развитию новой экономики, новых бизнес-направлений, способных поглотить появление многомиллионной армии безработных, которая неминуемо возникнет на обломках «углеродного мира».
Углеродная петля
Главным рыночным механизмом стимулирования отказа от углеродной экономики должна стать плата (штраф, пошлина — терминология еще не устоялась) за каждую тонну выброса углекислого газа в атмосферу. Предполагается, что на первом этапе, после 2020 года, это будет $15. Затем она будет постоянно повышаться. Деньги, собранные за углеродные выбросы, пойдут на научные разработки в области возобновляемой энергетики и на строительство безуглеродных электростанций в беднейших странах.
То есть, покупая любой товар, вы заплатите его собственную цену плюс свою долю этого углеродного налога. Если вы приобретаете смартфон, при изготовлении которого использовались только возобновляемые источники энергии, то вы платите одну цену. Ну а если нет, то, возможно, углеродная доплата вообще отобьет у вас желание делать эту покупку. Так рыночные механизмы развернут потребителя лицом к возобновляемым источникам электроэнергии — ветро- и гидрогенераторам, солнечным батареям и так далее.
Но все понимают, что за последние 200 лет углеродная энергетика создала вокруг себя целый мир: по всей планете разбросаны города, возникшие близ месторождений газа, нефти, угля. Например, в одной только России есть 31 город, живущий добычей угля, где проживает 1,5 млн человек. С введением углеродной пошлины использование угля как энергоносителя будет приносить более $40 млрд в год дополнительного убытка, уголь станет неконкурентоспособным товаром. И тогда возникнет вопрос: а что делать с населением этих городов?
Такие масштабные социально-экономические сдвиги вещь очень опасная, о чем открыто говорится на энергетических семинарах. Вспоминаются массовые протесты горняков в конце 80-х, которые привели к краху советского режима. Сейчас может сложиться аналогичная ситуация.
К тому же уголь — источник тепла и электроэнергии для миллионов жителей сибирских и дальневосточных городов России. Это легкий в хранении энергоноситель, он не портится от мороза и жары. А главное, он находится там, где он очень нужен, где более полугода надо отапливать свое жилище и рабочее место. Углеродные пошлины сделают отопление и освещение в Сибири роскошью. Правда, этого не произойдет, если удастся доказать, что сибирские леса поглощают выбрасываемую там же углекислоту, а это тоже не просто.
Трудности подсчета
Одна из главных задач борьбы с глобальным потеплением заключается в инвентаризации того, что мы имеем на нашей планете. Сколько мы выбрасываем парниковых газов в результате работы машин, мы знаем достаточно точно. Но вот сколько выбрасывает сама природа и, что не менее важно, сколько она же поглощает, вопрос дискуссионный.
При этом от результатов этой дискуссии зависит, сколько та или иная страна, а следовательно, и ее жители будут вносить средств в специальный фонд, создаваемый для борьбы с последствиями глобального потепления. Если Россия выбрасывает углекислоты больше, чем поглощает ее природа, то она должна компенсировать чужие «поглотительные мощности». А если поглощает больше, чем выбрасывает, то тогда ей платить не надо, может, даже получится что-то на этом заработать. Проблема в том, что методики подсчета поглотительной способности разнятся кардинально.
По оценкам Межправительственной группы экспертов по изменению климата при ООН, русский лес (включая тайгу) с точки зрения способности поглощать углекислоту далеко не так эффективен, как представляется на первый взгляд. Одна из причин очевидна — это длительная зима, когда нет роста деревьев, а следовательно. и поглощения углекислоты. Кроме того, деревья в России растут медленнее, чем в более теплых странах.
Надо иметь в виду и то, что по этой методике учитываются только деревья высотой от двух метров, то есть находящиеся в стадии активного роста. Есть и еще один критерий — «неконтролируемость» лесов, то есть отсутствие плановых вырубок, очисток и прочей деятельности, направленной на их культивацию. К удивлению русских, по существующим критериям ООН, ни лесостепь, ни лесотундра, ни поля, ни болота углекислоту не поглощают.
Эта методика расчета тут же стала главным предметом споров между правительственными чиновниками и независимыми специалистами. В худшем для России варианте объем ее выбросов будет превышать объем поглощения СО2 почти на 1,47 млрд тонн — по ценам Парижского соглашения выходит около $22 млрд. По наилучшему сценарию, который предлагает академик Экологической академии Владимир Лукьяненко, все наоборот — российская природа поглощает на 8,7 млрд тонн СО2 больше, чем выбрасывает вся российская промышленность. И сейчас речь идет о том, какую же методику примут за эталон именно для северных лесов.
Каждому свое
Понятно, что Россия далеко не единственная страна, у которой есть свой взгляд на методику расчета, и похожие споры возникают почти в каждом случае. А ведь помимо этой проблемы, есть и другие — например, вопрос ранжирования угроз по степени опасности. Дело в том, что у всех стран есть какие-то свои уязвимые стороны, и решения, устраивающие одних, вредят другим или просто для них малоинтересны.
Например, есть страны, которые более всего беспокоит подъем уровня Мирового океана. Последние исследования показывают, что даже небольшое абсолютное повышение его уровня приводит к образованию в устьях рек подводных баров-отмелей, которые становятся причиной разлива рек выше по течению, на удалении от собственно моря. По мнению геофизиков, уже в ближайшие десятилетия такие катастрофы будут угрожать более 500 млн человек.
Рост уровня моря и числа наводнений приведет к массовому разрушению объектов инфраструктуры и жилого фонда. По данным американских исследователей, в ближайшие 80 лет на побережье США из-за этого будет уничтожено собственности более чем на полтриллиона долларов в современных ценах.
Однако многие государства, прежде всего континентальные, мало переживают из-за уровня моря. В основном они страдают от засух, а кое-где от залповых наводнений. На планете исчезают озера — Поопо в Боливии, Урмия в Иране, Хунцзяньнао в Китае, и Аральское море. Сокращается объем ледников и уменьшается объем воды для орошения и питьевой воды. Поэтому на боннской конференции беднейшие страны говорили в первую очередь о поддержке своих фермеров и требовали учитывать их нужды в процессе разработки природоохранных мер.
Развитые страны на конференции в Бонне выступали против гибкости в отношении экологических требований, развивающиеся, наоборот, просили войти в их положение и как-то помочь.
Глобальной проблемой остается демографический перекос. В то время как золотой миллиард стареет, в развивающихся и беднейших странах — избыток молодых людей. Но экологическими проблемами больше озабочены именно в развитых странах, а в развивающихся все новые и новые миллионы потребителей, достигнув определенного уровня доходов, тоже хотят вкусить блага западной жизни и при этом не задумываются над вопросами экологии.
Дело в том, что пока развивающиеся и беднейшие страны не начнут переход к возобновляемым источникам энергии, говорить о прогрессе в борьбе с углекислотными выбросами бессмысленно. Например, Норвегия реально может перейти на электротранспорт, потому что она исключительно богата дешевой электроэнергией, вырабатываемой гидроэлектростанциями. Но ее автопарк составляет примерно 2,5 млн машин — это 0,25% от общего числа автомобилей в мире. Поэтому подвижничество норвежцев никак не скажется на мировом объеме выбросов углекислого газа.
Одновременно керосиновые лампы третьего мира сжигают столько же керосина в год, что и весь гражданский воздушный флот США. Замена хотя бы этих керосинок на электролампы, заряжающиеся от солнечного света, уже серьезно сократила бы выбросы. Но все еще непонятно, что делать с автомобилями третьего мира, где наиболее популярны дешевые марки с дизельными двигателями, работающими на низкокачественном топливе. А признаком успеха там считаются огромные джипы, просто пожирающие топливо.
Пока что парижский процесс находится на стадии осознания всей полноты противоречий и сложностей на своем пути. Всем понятно, что времени уже нет, но нет и желания своими руками создать грандиозные социальные конфликты. Ведь может так получиться, что в попытках спасти мир от природной катастрофы борьба с выбросами приведет к тому, что пропасть между высокотехнологичным западным миром и основным населением планеты станет еще более глубокой и непреодолимой. А из-за ошибочно выбранной стратегии или бесконечных споров человечество упустит время и через несколько десятилетий окажется в ситуации, когда главным министерством любой страны станет МЧС.
|
